Его часто можно встретить в центре Еревана. Неспешно идет он по улицам родного города. Седовласый и мудрый. Не молод, но вечный ребенок. Это он — писатель и драматург Гурген Ханджян — сказал мне в одном интервью, что каждый истинный писатель — старик, который всем навязывает свой опыт, но он особенный старик — в нем всегда живет ребенок и если ребенок покинет писателя, останется ворчливое, привередливое существо. Отношение его к окружающему — миру, людям — можно охарактеризовать словом «созерцание». Сегодня я решила расспросить писателя, что его волнует, как он воспринимает новый Ереван и молодых ереванцев.
«Я ощущаю ностальгию, тоску по уходящему Еревану, — начал нашу беседу Гурген Ханджян. — Новое время — это господство какой-то потребительской, обывательской психологии, которой свойственно бездушие, жадность и расчетливость. Факт остается фактом — мой город уходит, и приходит грусть».
Когда-то Ханджян жил в самом центре Еревана — на улице Туманяна. Он был одним из свидетелей времени, о котором сейчас многие ереванцы вспоминают с тоской. То было время расцвета армянской интеллигенции, которая задавала тон обществу. Тогда художники, писатели, поэты, музыканты собирались в излюбленных местах — в кафе около кинотеатров «Наири» и «Москва». И эти встречи были истинным мастер-классом! Многие ереванцы приходили просто насладиться рассказами варпетов — Грачья Нерсесяна, Минаса Аветисяна и других. Гурген Ханджян вспоминает, что у Фрунзика Мкртчяна в кафе «Копейка» были свой стол и стул. Когда тот снимался в Москве, ереванские друзья его ждали, собираясь в этом кафе, и вспоминали своего дорогого Фрунзика. Вернувшись, ровно трое суток он просиживал в этом кафе. Двести граммов водки подстегивали его рассказ. Хохот был слышен на улице.
По мнению Ханджяна, нынешние кафе под стать современным ереванцам: без истории и без традиций. «Незачем было ломать кафе у кинотеатра «Москва» — это история Еревана, это реликвия, — сетует писатель. — Сейчас там какой-то французский ресторан. Нет, дело не в психологии людей, для которых нет ценностей. Им же все равно, где провести время. Они не привязываются ни к чему. С одной стороны — вроде бы свободные люди, но это плохая свобода. Без традиций, без духовности и душевности. Быть счастливым и радостным любым способом — это кредо современного ереванца».
90-е многих подкосили: кто-то уехал, не выдержав испытаний, кто-то просто замкнулся в себе, а кто-то деградировал. «В эти годы люди просто-напросто куда-то пропали, — грустно говорит Ханджян. — Через 10-15 лет вроде бы «проявились»: один вернулся из Аргентины, другой, как выяснилось, заработался в Америке, третьего вообще уже нет в живых. Картина не вселяет оптимизма. Да, люди изменились, изменился город. Меньше стало доверия и любви. Но я все же пытаюсь отрешиться от ностальгических настроений, хоть это и трудно».
Когда-то Ханджян работал в лесном хозяйстве. Он и его коллеги в каждое деревце вкладывали душу, и Ереван был окружен зеленой полосой, защищавшей город от пыли и усмирявшей ветра. Сейчас так мало зелени в городе и за его пределами. Это еще одна боль писателя.
Гурген Ханджян старается быть объективным и избегать скептицизма. Конечно же, по его мнению, все познается в сравнении. Вот он и сравнивает. Если говорить об архитектуре Еревана — современная архитектура ему не нравится. Если говорить о ереванцах — современные ереванцы ему тоже не по душе. Но как писатель он старается быть над всем этим, успокаивая себя, что это уже время другого поколения, у которого, видно, свои ценности, ему, стареющему Ханджяну, не ведомые. И тогда он коллажирует, монтирует время, улицы, кафе, ереванцев, их общение в своей душе и своих произведениях, ощущая всемогущество писательского пера. «Вот мы, вот наше — не важно, хорошее оно или плохое: страх потери выводит город из тумана забвения и переносит его на бумагу, создавая иллюзию, что он не исчез, он есть», — говорит Гурген Ханджян. Нашу беседу он завершает все же на оптимистичной ноте: «Но сейчас появилось поколение, которое борется за экологию, за свой город, за его архитектуру и традиции. Они проводят акции, если с чем-то не согласны. Это вселяет надежду, что Ереван все-таки останется самими собой — городом, который завладевает душой, раз и навсегда».
