Подполковник Александр Курепин появился в нашей редакции из ниоткуда: он пришел рассказать про своего боевого товарища Шагена Мегряна, но сам невольно оказался героем статьи. Я общалась с ним несколько дней, пытаясь понять, что скрывается за его фирменным взглядом и задорным смехом, разобраться, что именно подтолкнуло его в свое время распрощаться со спокойной жизнью в Москве и уехать защищать Арцах от азербайджанцев... Но упустила один момент.
Еще в самом начале знакомства Саня (он просит звать его именно так) ответил разом на все мои вопросы: «Я ничего больше делать не умею — умею только воевать. Советский Союз развалился, мне предложили принести присягу новой власти. Но офицер дает присягу один раз. Так меня учили, так учил я, будучи замполитом на военно-морском флоте. Почему я решил воевать на стороне армян, которые, кстати, в отличие от азербайджанцев, практически ничего не платили военным специалистам? Да потому что я видел, что правда была на стороне армян. Армян я всегда уважал и поехал воевать за вас. Вот и все. Все мои мотивы».
Итак, в один прекрасный день потомственный офицер Курепин остался не у дел. Советской армии больше не было, его познания в марксизме-ленинизме оказались никому не нужны, а о том, что он кроме как «лясы точить» (как он сам говорит) еще и стрелять умеет, как-то подзабыли. Саня сидел на кухне у соседей-армян и все никак не мог понять, что же ему дальше-то делать. Всю жизнь отдал армии, отслужил почти во всех горячих точках, даже в Анголе побывал, в Афганистане потерял любимую жену, а сейчас совершенно был потерян. А соседи-армяне как раз обсуждали разгоревшуюся с новой силой войну в Арцахе. На следующий день Саня уже был в Ереване.
«16 июля 1992 года меня привели в полпредство Армении в РФ. Я и знать не знал, что в Карабахе творится, но понял, что пригожусь. Ведут меня к руководителю дипмиссии, а там Ваан Ширханян как раз сидел. Они вначале засомневались — мол, на кой нам нужен политрук. Пришлось им объяснять, что я любым ПТУРом (противотанковые управляемые ракеты.— М. А.) пулять умею — хоть «Фаготом», хоть «Малюткой»». Они как про «Малютку» услышали, аж на стульях подпрыгнули. Дело в том, что эти ракетные комплексы не используют с 70-х годов, их на складах завались и они вообще ничего не стоят, а один только снаряд «Фагота» стоит 2000 долларов. Вот только стрелять из «Малюток» никто уже не умеет — это же искусство, как на фортепиано играть» — говорит Саня и хитро щурится. Брови становятся домиком, а ледяной взгляд голубых глаз теплеет.
Услышав про «Малютку», собеседники Курепина сразу же решают посадить его в самолет и отправить в Армению. Прилетев в Ереван, 40-летний подполковник, заполучив все нужное оборудование в Министерстве обороны, вечером того же дня вылетел в Степанакерт. После беседы с тогдашним командующим армией НКР Сержем Саргсяном и его советником Анатолием Зиневичем Курепина направили в Мартунинский район, в распоряжение легендарного Монте (Аво) Мелконяна.
Недели через две Александр Курепин по приказу Сержа Саргсяна приступил к формированию истребительно-противотанковой группы ПТУР. В его подчинении были восемь русских добровольцев. «Парней я себе сам набирал, в моей команде было много русских — все молодые ребята, один только мужик был старше меня. А еще пацан был 14-летний, он все приставал — «Батя Саня, возьми к себе»... Мы его гнали, а потом поняли, что все равно вернется, и решили оставить». А вот механиков ему дали местных, с нюансами местной техники и дорог знакомых, одного, правда, из тюрьмы пришлось вызволять, но, как говорит Курепин, он был лучшим из лучших. Группе выделили три БМП-1, которые в считанные дни были переоборудованы в боевые машины ПТУР с укрепленными за башнями на кронштейнах пакетами направляющих для ракет «Малютка».
«Когда нам показали позиции, я, как бы помягче выразиться, очумел. Как же там воевать-то? Сплошные скалы да леса...» Но Курепин быстро свыкся с обстановкой, и противотанковая группа приступила к работе. «Помню первый свой выстрел — на редкость удачным получился, попали, что называется, в самое яблочко... После этого выстрела Аво и влюбился в «Малютку». Но и мазать приходилось. Это тебе не «Фагот», все равно что из пулемета палить...»
Саня бок о бок воевал с Шагеном Мегряном и Монте Мелконяном. Он с большой любовью вспоминает двух своих боевых товарищей, с которыми ему довелось воевать и дружить. «Аво по-русски ни бельмеса не знал, только материться умел. Как заорет — «Санья, Санья, танки, «Малютка»,.. твою мать!» И все, я сразу врубался, мне дважды повторять не надо». Саня смеется, и на его смех оборачиваются люди. Мы сидим в «Козырьке», и наш разговор постоянно прерывают. Подходят, здороваются с ним. Такое ощущение, словно его половина города знает.
Подполковник в годы Арцахской войны подбил 76 единиц боевой техники, в том числе танков. На его счету и трофейный танк «Гейдар Алиев». Это мне его друзья рассказали. Сам Курепин очень скромный человек, о себе говорить не любит. А вот о бойцах своих может рассказывать часами. Пережить войну не всем из них было суждено.
«Боевые были ребята, азартные. Как-то загорелись идеей взять азербайджанский пост под Чартаром. Пост этот не сильно охранялся — на ночь там оставалось одно отделение — 7-10 человек. Стали уговаривать меня — мол, ты один в героях ходишь, а мы только снаряды подносим... В общем, я запросил Аво, тот дал согласие, но распорядился, чтобы я остался на позиции. На операцию ребята пошли вшестером. Увы, как оказалось, азербайджанцев там было раза в три больше, чем предполагалось,— они готовили наступление на Чартар и с наступлением темноты усилили все посты. Трое наших погибли — Димку Мотрича застрелил азер, а Илья Кулик и Миро Гаспарян отстреливались до последнего, а потом подорвали себя гранатой. Мы их в Шуши похоронили, крест там стоит большой на въезде. Это в их честь». Глаза храброго подполковника увлажняются.
Вскоре Александра Курепина перевели к Шагену Мегряну. В 93-м Мегрян погиб — вертолет, в котором он летел, подбили враги. Курепин должен был лететь с ним, но по счастливой случайности остался на земле... А спустя год получил тяжелейшие осколочные ранения. «Помню только, что на живот упал, и вижу, что у друга моего нога пробита осколком. Я ему в ногу обезболивающее бахнул и только потом понял, что у самого кость торчит и кишки вываливаются. А боли не чувствовал. В общем, помню только, что погрузили меня на носилки, и я сразу вырубился. Очнулся в госпитале. 113 осколков. По кускам меня там собирали. Я как решето был. Все тело сейчас в шрамах. Дочь меня дуршлагом прозвала».
Оклемавшись, Александр выписался из госпиталя. А там и война подошла к концу. Ему обещали какие-то должности, но Курепин решил вернуться в Москву. С армянским паспортом, без работы, без пенсии. Ночевал на вокзалах, продавал газеты. «И чего меня понесло тогда в Москву? Дураком был, сейчас бы при должности сидел»,— хитро улыбается Курепин.
«Сань,— задаю я последний вопрос,— а почему ты сейчас в Ереване?» Курепин снова улыбается. Он переезжает в Карабах, в Ереван приехал пенсию оформить. Сердце его здесь осталось. Здесь остались его бойцы. Он переезжает навсегда.
