Сейчас в Российской Федерации практически нет людей, авторитетных для всех и каждого — есть много, как говорится, «широко известных в узких кругах».
Скажем, для меня почти безусловный авторитет — публицист Максим Юрьевич Соколов. Но, насколько я могу судить, его аудитория, хотя и поболее моей собственной, но всё-таки ещё очень далека от всенародной.
Многие популярные публицисты — вроде, допустим, Сергея Ервандовича Кургиняна или Николая Викторовича Старикова — вообще считаются едва ли не сектантами в том смысле, что их беспрекословный авторитет среди сравнительно немногих увлечённых и вовлечённых вызывает серьёзные подозрения у тех, кто не разделяет в полной мере их взгляды. В частности, те же Кургинян и Стариков оба считаются патриотически ориентированными, но, насколько я могу судить, сторонники каждого из них считают патриотизм другой стороны, мягко говоря, неправильным — хотя бы потому, что Кургинян придерживается в основном левых взглядов, а Стариков считает социализм одним из худших несчастий в российской истории и полагает, что без революции мы бы в конечном счёте развивались гораздо успешнее. Должен сказать: я сам поддерживал раньше убеждения Старикова, но сейчас в своём отношении к нашим революциям куда ближе к Кургиняну.
На мой взгляд, при нынешнем состоянии российского общества отсутствие единых авторитетов — естественно и неизбежно. Сейчас в обществе нет единых взглядов на перспективы развития, нет даже единства оценок нашего исторического развития. А ведь от авторитетов наше общество ждёт прежде всего указаний на то, куда двигаться. Любые — даже вроде бы чисто моральные — оценки событий и поступков всё равно так или иначе связаны с мнением о будущем развитии. Даже прошлое мы оцениваем прежде всего по тому, в какой мере то или иное событие прошлого повлияло на наше настоящее — и соответственно в какой мере это событие облегчает (или, напротив, затрудняет) путь в наше будущее. До тех пор, пока у нас нет единого образа будущего, нет единой цели движения, у нас и не может быть единого авторитета.
Даже авторитет чисто моральный (вроде, например, Льва Николаевича Толстого: он под старость пользовался бешеной популярностью в кругах интеллигенции в связи со своим призывом к непротивлению злу насилием) тоже не может быть всеобщим, поскольку многие моральные оценки очень сильно связаны с образом жизни — каждому хочется морали, признающей его собственный образ жизни приемлемым — и опять же с образом будущего, в который эта мораль вписывается.